Разминирование Керченской крепости. Чтиво

Это, на самом деле, получился роад–трип. Коротенький, всего на пару дней. Но, как и полагается роад–трипу – с историями и впечатлениями.

Вдаваться в подробности того, что это мы туда, собственно, поехали, я не буду. Для самого рассказа это неважная деталь. Будем считать, что это была двухдневная экскурсия с погружением. Так или иначе, я и мой друг Тим два дня побыли сотрудниками подразделения МЧС «Лидер». Мы присоединились в городе Керчь к группе спасателей из 30 человек, чтобы изнутри взглянуть на то, как живут и работают сотрудники особого подразделения министерства.

Подразделение МЧС «Лидер»

Прежде чем я перейду к рассказу о самой поездке — необходим небольшой экскурс. «Лидер» — это ЦСООР, центр спасательных операций особого риска. Если где–то что–то случилось и, помимо разрушительных последствий, имеет дополнительные факторы, которые могут последствия усилить – туда отправляется «Лидер». Кроме того, это единственное внутри МЧС военное подразделение. Все остальные – «Центроспас» и прочие – это гражданские спасатели. В «Лидере» же служат спасатели военные, все – с офицерскими званиями. Попасть в это подразделение не имея за спиной военной службы, просто приехав в их часть на юго–западе Москвы и заявив «я хочу быть спасателем» — нельзя.

Зато если вы родились с серебряной ложкой во рту, а заодно в заднице и других отверстиях – другими словами, если вы везучий ровно настолько, как в жизни не бывает – вы можете попасть в «Лидер» будучи призывником. То есть пройти свою срочную службу в этом подразделении, обучаясь мастерству спасателя. Почему это везение? Потому что с точки зрения службы, инфраструктуры и прочего, «Лидер» — это курорт. Лично я – «пиджак». Лейтенант запаса с ВУС «военный переводчик с испанского». Но мне все равно пришлось пройти месячные сборы в одной из подмосковных военных частей. Так вот, то, как жили в этой части мы, студенты престижного московского вуза, и как живут срочники «Лидера» — это примерно как сравнивать европейский хостел с Ритц–Карлтоном. В таком месте и я б послужил, будь я на 16 лет помладше. Но 16 лет назад, когда меня из института выгнали, мне светил максимум стройбат.

Чем отличается военное подразделение МЧС от не военного? У военных есть оружие. Зачем? Затем, что они, например, занимаются сопровождением гуманитарных грузов в «горячих точках». А поскольку точки исключительно горячие, то там иногда требуется немножко пострелять, чтобы груз был доставлен тем, кому его везут, а не тем, кто хочет его забрать себе. При этом почти всегда подобные операции – штука международная, то есть сопровождение груза осуществляется представителями сразу нескольких стран. В ходе вечерних посиделок нам рассказали историю о том, как в одной из ближневосточных стран людям из «Лидера» довелось сопровождать груз вместе с канадскими и французскими солдатами. Все, разумеется, на своих машинах, распределили роли, вышли на маршрут. Прошли километров 50 – в кабину одного из грузовиков с одной из окружающих высот прилетела пуля. Снайпер. Грузовик бронированный, водитель цел, все целы. Но интересна реакция трех представителей трех стран.

Русские, определив, откуда примерно был огонь, заняли позиции около машин, чтобы попытаться определить точное местонахождение снайпера и понять, один он там или это засада и все серьезнее.
Канадцы, определив откуда примерно был огонь, развернули машину и расстреляли в примерном направлении снайпера весь боезапас, попав примерно ни во что.
Французы, определив, откуда примерно был огонь, развернули машину – и уехали в направлении базы.
Дальнейшая судьба снайпера неизвестна.

Или, опять же, вторая чеченская. В то время приходилось разминировать совершенно огромную территорию – речь идет не о растяжках и заминированных зданиях, хотя и такого хватало, а об «эхе войны». Неразорвавшиеся снаряды, схроны, вот это вот все. Это называется «гражданское разминирование», чтобы мирное население не подрывалось на том, что им не предназначалось. Безопасность саперов в ходе таких работ – все–таки, вторая чеченская – обеспечивал именно «Лидер».

Все оказываются в «Лидере» по разному. Моим напарником на минном поле, к примеру, стал Коля – выходец с Урала, сапер, прошедший вторую чеченскую войну. Партнером Тима – еще один ветеран второй чеченской, парень на теле которого какое–то запредельное количество шрамов. Обоим предложили перейти в «Лидер» по специальности «взрывник–пиротехник». Кто–то шел именно в «Лидер», кого–то перевели после окончания срочной службы, кто–то – выпускник АГЗ, Академии Гражданской Защиты, профильного учебного заведения МЧС. И у каждого за спиной примерно с десяток катастроф. Если вы слышали о какой–то катастрофе в новостях, в том числе международной, можете не сомневаться – там работает «Лидер». Авиакатастрофа на Синае. Авиакатастрофа в Ростове. Катастрофа Суперджета в Индонезии. Саяно–Шушенская ГЭС. Обрушение дома в Архангельске. Столкновение самолета и вертолета на Истринском водохранилище. Фукусима. Сход поезда с рельсов в метро. Взрывы домов в Буйнакске и Москве. Трансвааль–парк. Огромный список, на самом деле. Всего не перечислишь, да и незачем.

В первые дни нашего знакомства, еще до поездки, главное, что интересовало меня – как эти люди справляются с тем стрессом, который на них выпадает. Это только со стороны кажется обычной мужской работой, за всем ее внешним романтизмом и мужеством скрывается ад. Для этого достаточно просто помнить, что в 95 процентах случаев работа спасателей – не спасать, а извлекать трупы. Во всяком случае, когда мы говорим о катастрофах техногенных. Когда речь идет о лесных пожарах или наводнениях, как, например, в Сербии — там да, эвакуация населения – ключевая, первостепенная задача и тут на счету одного только «Лидера» более 5000 спасенных людей. Но когда речь идет о техногенных авариях, спасение живых – это почти всегда чудо. Здесь хорошим примером будет обрушение дома в Архангельске в 2004–м. Чокнутый слесарь отомстил ЖЭКу за свое увольнение, подкрутив в подвале пару газовых вентелей. Такова, по крайней мере, официальная версия, в теории заговоров сейчас пускаться не будем. Бухнуло так, что снесло целиком подъезд. 58 погибших.

«Лидер», да и вообще весь МЧС, реагирует на событие с высочайшей скоростью, чему я лично стал свидетелем. Субботним утром я приехал на территорию части, чтобы посмотреть, как принимают присягу юные лидерцы. Сопровождать меня поставили Александра. В погонах я разбираюсь, как свинья в апельсинах, но даже мне ясно, что офицер. Показал мне машины, роботов для разминирования, учебный бассейн для водолазов, пришли на присягу, призывники все приняли, пошел парад техники, смотрю – исчез Александр. Ну, думаю, ладно, вернется. Спустя 10 минут, проходя во время экскурсии мимо точки сбора, я увидел Александра уже в рабочей форме, командующего группой, которая грузит в Камазы рюкзаки и технику. Еще через 20 минут группа погрузилась в те же Камазы и выехала в Жуковский, чтобы оттуда вылететь в ЯНАО, где как раз началась эпидемия сибирской язвы. За полчаса, получив приказ выезжать, человек сопровождавший меня и оказавшийся генерал–лейтенантом и директором департамента пожарно–спасательных операций, собрался сам, собрал свое подразделение и уехал. Хотя еще утром никуда не собирался вообще. Когда же мы говорим о катастрофах, типа архангельской, где счет идет вообще на минуты, «Лидер» собирается моментально.

К чему я это все. Как бы быстро не реагировал «Лидер», на его появление на месте катастрофы все равно уйдет несколько часов, когда речь не о Москве. Пока соберутся, пока долетят, пока доедут. При этом есть так называемое понятие «золотого часа» — это, собственно, первый час после катастрофы, во время которого шанс достать из под завалов живых людей еще достаточно велик. После этого шансы тают с каждой секундой. Поэтому прибытие спустя несколько часов «Лидера» на площадку катастрофы – это уже извлечение погибших. Если найдется кто живой – это упомянутое уже чудо. В Архангельске его не случилось – найти под завалами живых уже не удалось. Наложилось чудовищное обстоятельство – в местном подразделении МЧС в кинологической службе были только молодые, еще не до конца обученные собаки. А собаки на таких ЧС – едва ли не важнейший поисковой ресурс. Но местные просто не справились, а когда приехали московские – было поздно.

Чудо, тем не менее, в Архангельске одно, все–таки, было. Дом был девятиэтажный. В одной из квартир, на 9–м этаже, мама с папой уложили спать своего сына и ушли в другую комнату. Через какое–то время раздался взрыв. Испуганный ребенок вскочил на кровати, чтобы обнаружить, что его комнаты больше нет, квартиры нет, ничего нет, а сама кровать и он вместе с ней, стоят на плите, которая каким–то чудом удержалась и не упала вниз вместе с остальным подъездом. Пыль, темнота, крики, есть только ты и твоя кровать на высоте 9–го этажа. Оттуда его в итоге и сняли спасатели. Родители тоже выжили. Папа отделался, кажется, переломом, на маме же и вовсе не было ни царапины – во время взрыва она сидела на диване и когда подъезд рухнул и сложился, она каким–то образом, вместе с диваном, оказалась на верхушке кучи обломков.

Собственно, для меня это – что–то совсем запредельное. Доставать тела из завалов. Собирать трупы и разбросанные по синайскому полуострову вещи погибших после взрыва самолета, в том числе детей. Их игрушки. Наверное, в какой–то момент все эти чувства атрофируются, работа есть работа, но я себе этого представить не могу. Один из спасателей рассказывал историю о том, что его первым ЧС, на который он отправился в качестве спасателя, стала Саяно–Шушенская ГЭС. А первым телом, которое он доставал – тело женщины, которую потоками воды насадило на торчащие штыри арматурин. Головы у женщины не было – осталось только ухо и нижняя часть челюсти. Чтобы ее снять сначала пришлось спилить арматуру, на которую было нанизано тело и уже потом извлекать штыри из трупа.

После нее доставали еще двух мужиков о примерном местонахождении которых рассказала сотрудница, которую эти мужики спасли. Когда помещение начало заполняться водой, сотрудница запаниковала – она не умела плавать. Мужики сорвали с петель дверь, положили на нее сотрудницу, сами уцепились сзади и таким образом попробовали выплыть. Первый, когда их с дверью несло водой, зацепился одеждой под водой за арматуру и утонул. Второму, на глазах у женщины, пролетавшей мимо бетонной балкой, снесло голову. Женщина выжила – ее вместе с дверью выбросило на улицу из помещений ГЭС.
Это, повторюсь, был первый ЧС для моего собеседника – парня, младше меня на два года, но уже в звании полковника.

Ответ на вопрос про стрессы оказался довольно прост – в «Лидере» работают свои, штатные психологи. Не из центра психологической поддержки, задача которых – помочь людям справиться с потерей близких, а свои. Тоже военные, тоже выезжающие на ЧС, особенно если речь идет о работе не на один день. В таких ситуациях батарейки рано или поздно садятся у самых стойких и им тоже нужна помощь, чтобы найти в себе силы и продолжить делать то, что делаешь.

Но это только одна из частей ответа. Вторая оказалась совсем уж на поверхности, но ее я для себя открыл только уже находясь в лагере «Лидера» в Керчи. Так что это, наверное, весьма удобный момент для того, чтобы перейти от вводного рассказа про тех, к кому мы поехали и рассказать непосредственно про сам роад–трип.

Доброска

Это была моя первая поездка в Крым после смены режимов, поэтому я поделюсь некоторыми впечатлениями по этому поводу. Без политических оценок – просто то, что мне говорили. Это, пожалуй, отдельным комментарием где–нибудь внизу, чтобы сразу не превращать пост в политический срач. А может и не напишу вообще, чтобы не превращать.

Летели мы, конечно, в Симферополь. Последний раз я был там в 2005–м году. Летел я тогда на международный футбольный турнир в Алушту, первая игра должна была быть на следующий день, поэтому, как итог, вместо рейса с командой в аэропорту Симферополя тогда приземлился рейс со штабелями дров. Так что ничего не помню.

Друг мой Тим – знатный аэрофоб. Я тоже, но чуть менее знатный, поэтому когда самолет при заходе на посадку пару раз ощутимо «нырнул», я всего лишь погнул пальцами подлокотник. Тим, судя по белому лицу, едва не дал дуба. Очень порадовала реакция детей, которых было, конечно, полсамолета – для них это были американские горки и они весело визжали. Наверное, так и надо относиться ко всему этому, чтобы не бояться – подумал я. Забегая вперед – не помогло.

В аэропорту нас встречал представитель регионального МЧС, который привез нас в Симферополь, на базу. Отсюда стартовали в саму Керчь. Этот переезд – первое, по сути, приключение в поездке. 210 километров. Херня, когда у тебя под ногами хорошая машина, а под машиной – хорошая дорога. У нас под ногами оказалась старое доброе дитя ада — Газель, а под Газелью – не менее старая, но не слишком добрая, крымская дорога.

Для Газели самым сложным было – поехать. Когда она набирала скорость – ее было уже не остановить. Что и радовало и пугало одновременно. Микроавтобус был битком – керченские МЧСники возвращались домой с семинара, который проходил в Симферополе. В пути, разумеется, остановились взять пивка. За пивком, разумеется, разговорились. Политику не хаваем, поэтому говорили, в основном о местных ЧС, которые были весьма своеобразны. Это вам не авария на Саяно–Шушенской ГЭС, тут все серьезно – массовый выброс на берег бычка. Серьезно. В местное управление позвонили из администрации одного из городков и сказали, что у них проблема – рыба бычок, то ли устав от жизни, то ли уж не знаю что, начала выбрасываться из водоемов на берег, после чего мирно себе там гнить, создавая вокруг неповторимый одор. Что было расценено, как чрезвычайная ситуация, а не как необходимость вызвать людей с лопатами и большие мусорные машины, в которые можно было этого бычка собрать и вывезти. Но нет, дело же еще в нарушении местного экологического баланса, это ж бычок, без него местным водоемам никуда. Ситуация чрезвычайная, а значит решать ее должен кто? Разумеется, МЧС. В момент нашей беседы бычко–триллер только закручивался, поэтому чем он закончился — я не знаю.

Четыре часа и одну отсиженную до онемения задницу спустя, мы добрались до Керчи. Дорога, к слову, ремонтируется. Мы видели несколько групп дорожных рабочих, которые занимались укладкой асфальта. Но делают они это зонами. 20 километров отличная дорога, следующие 20 –ухабы, что в набравшей скорость безумной Газели ощущается особенно остро. Отдельный аттракцион – это движение через курортные города, например Феодосию. Отдыхающий народ известен своим исключительным мастерством перебегать дорогу прямо там, где вышел с пляжа. А не там, где пешеходный переход, до которого идти аж 50 метров, а пиво булькает да и надувной круг очень тяжелый, доченька, здесь перейдем, нас пропустят. Плюс на пешеходов наложил отпечаток закон об их приоритете, поэтому они ломятся через дорогу где попало в полной уверенности, что все должны срочно дать по тормозам и сбросить скорость с 60 до 0 за одну секунду, чтобы его светлость соизволила перейти. Причем особенно этим злоупотребляют бабушки лет от 55 и далее. Тут вообще железная уверенность, что никаких машин в зоне моей прогулки быть не должно. Таких светлостей только проезжая через Феодосию мы чуть не сбили трижды. При этом за 2,5 дня, что мы провели в Крыму, мы видели две серьезных аварии, спровоцированных пешеходами, когда водитель, пытаясь не сбить очередного бегунка, улетал в кювет и лежал там на крыше, грустно глядя колесами в крымское небо.

Думаю, всем хорошо известно о существующей в Керчи традиции – приехав в этот город первый раз и поднявшись на гору Митридат, где находится мемориал воинской славы, надо выпить 100 грамм водки без закуски в память о тех, кто пал в борьбе с немцами защищая Крым. Тут надо признать позор всей ситуации. Потому что на гору мы поднялись, а вот с водкой вышла накладка. Мы с Тимофеем были не против. Но сопровождавший нас МЧСовец как–то смутился. То ли не позволяла инструкция, то ли боялся провокации заезжих москвичей, но по итогам на горе мы оказались без водки, за что теперь мне лично стыдно и не вкусно. Мы просто насладились отличным видом, в том числе на строящийся керченский мост. На фото его видно плохо – но он есть.

С горы нас повезли, наконец, в полевой лагерь «Лидера» – он был разбит прямо на территории керченской крепости, в той ее зоне, где в последние годы, до 2013–го, находился дисбат.

Керченская крепость

Рассказывать историю керченской крепости – долго. Лучше просто изучить историю ее появления и строительства, благо это реально очень интересно, гугл вам в помощь. Нам же повезло – в крепости нас встречал начальник научно–исследовательского отдела крепости Юрий Леонидович, который устроил гостям двухчасовую экскурсию. Собственно, именно Юрию Леонидовичу принадлежит идея пригласить МЧС зачистить крепость от снарядов, патронов, схронов и прочего, что осталось на территории со времен всех войн в которых крепость была задействована. Итоговая цель – сделать крепость открытой для туристов, а для этого необходимо, чтобы ее территория была чистой.

Это место стоит того, чтобы побывать там туристом — крепость производит очень мощное впечатление. Сохранились казематы, казармы, пороховые склады, бойницы.

Вот эти все дырочки на стене – следы от пуль. Крепость — уникальное, совершенно огромное сооружение, про которое нам сказали прямо – ночью по крепости не бродить. Потеряетесь, провалитесь в какую–нибудь шахту – заколебемся потом ваши трупы в Москву возвращать. Если найдем еще – на сегодняшний день нет ни одного подробного и достоверного плана крепости, много неисследованных мест. Не исследуют их во многом потому, что непонятно, что там можно найти – в разное время в крепости хранилось, например, и химическое оружие. Информация была засекречена, а потом, как полагается, успешно потеряна, поэтому прежде чем составлять планы надо все зачистить.
Вот, например, казармы.

А это – секретный переход между двумя сооружениями, позволяющий быстро переместиться из одного здания в другое не попадаясь на глаза противнику, если он уже внутри крепости. Подорвав его, разумеется, за собой и завалив противника обломками в той части корпуса, что он захватил.

Мне лично особенно запомнились сооружения, которые Юрий Леонидович назвал антиминами – это специальный подкоп, который идет под крепость за пределы ее стен, разветвляясь в несколько сторон. Начинается он примерно вот так:

И метров через тридцать расходится в три стороны, после чего каждый из туннелей расходится еще трижды. Идти там приходится согнувшись в три погибели. Идея была в том, что если враг начнет осуществлять подкоп под стены крепости с целью заминировать их или просто прокопаться внутрь – навстречу им, по антиминам, выдвигались солдаты крепости, которые минировали проходы и в определенный момент подрывали его, завалив камнями и землей и свой ход и подкоп врага. Таких антимин в крепости несколько десятков во всех направлениях, причем уходят они на такую глубину, что становится адски холодно. На улице плюс 30, а в конце антимин – не больше плюс 5. Снег, иней, мерзлые стены.
А вот это, например, боевая башня рядом с одними из ворот в крепость.

Отстрелявшись, ты бежишь вниз по лестнице, которая не сохранилась. Здесь у тебя хранятся запасы пороха. Если же с запасами плохо, то по специальному туннелю ты бежишь в соседний корпус, где находятся пороховые склады, из которых по этому самому же туннелю ты тащишь их обратно в башню. Отверстие внизу – именно такой туннель.

Экскурсия завершилась в дисбате. Одна из частей крепости в советское время была переоборудована под дисциплинарный батальон. Здесь перевоспитывали сбившихся с пути истинного солдат. Тюрьма, по сути, если называть вещи своими именами, только для конкретно военнослужащих МФ. Согласно утверждениям украинских СМИ, в последние годы дисбат выполнял весьма странную функцию – в нем «сидело» всего 5 провинившихся, при том, что обслуживающий персонал был в количестве 180 (!) человек. К 2013–му году дисбат был расформирован, после чего из него «было украдено все, что только можно было украсть». Это цитата таксиста, который вез нас с Тимом с керченского городского пляжа обратно в крепость. Сам таксист служил во флоте и, в частности, какое–то время был в обслуживающем персонале этого самого дисбата – воспитывал и насаждал, так сказать. В показаниях он слегка путался, поэтому за достоверность сказанного не ручаюсь.

После экскурсии мы ознакомились с инфраструктурой полевого лагеря. Три палатки, в каждой из которых можно разместить по 16–18 человек.

Полевой душ. Не менее полевая банька. Свой wi–fi. Столовая, расположенная в бывшем медицинском изоляторе дисбата. Здесь же штаб. Два Камаза, два микроавтобуса, один квадроцикл для выездов в акваторию (там машина не проедет просто), робот для разминирования. Который, к слову, в рамках крепости полезен лишь отчасти – он способен работать только на равнинных местностях, с которыми в керченской крепости, сами понимаете, проблемы – крепость, по сути, представляет собой набор холмов. За счет этого, кстати, она не просматривается ни с воды, ни с земли, ни с воздуха. Земля и земля, холмы и холмы.

Нас–то, конечно, больше всего поразила полевая банька. На вид – обычная палатка. Зато внутри… Вы скажете, мол, какая банька в Крыму в августе – а, после перелета, дороги в Газели и двухчасового шатания по крепости – пошла прямо великолепно. Особенно с учетом выпитого за ужином крымского красного. В общем, приняли нас душевно, выделили две койки в одной из палаток, сразу назначили дежурными на утро, попарили в баньке и в 10 вечера – отбой. Вырубились мы практически сразу, но спокойной ночь не вышла. Виноват в том керченский мост, который строят круглосуточно, в три смены. Полночи мы слушали, как забивают сваи в керченском проливе.

Сложности и тонкости

5 утра. Подъем! Строимся на УТРЕНнюю! ФИЗИЧЕскую! ЗАРЯДку! Не знаю, почему они голосом акцентируют именно каждую первую часть каждого слова. Надо отметить, что половина личного состава встала, умылась и привела себя в порядок еще до подъема. Привычный для людей ритм. Построились, размялись – и завтракать. Рисовая каша, хлеб, кофе. 5:30 – обязательный медосмотр. Меряют давление, смотрят в глаза. В 5:40 – построение у столовой. 5:50 – грузимся в Камаз. С нами оборудование, шлемы, бронежилеты.
В следующем маленьком микроавтобусе – врач со всем необходимым. В 6:00 Камаз тормозит у размеченной территории – мы выходим на разминирование.

Полагаю, стоит объяснить, почему работа начинается в 6 утра. Это довольно просто – потому что к 12:30 она заканчивается. 6 с половиной часов в поле, из которых 4 под палящим крымским солнцем. Это, я скажу вам, братцы, само по себе нелегко. Но есть еще парочка минусов. Первый – это шлем, который весит килограмма так 3–4. На шлеме есть визир, но в моем случае он был уже несколько поцарапан и потрепан и через него было видно практически ничего. Визир я убрал на затылок, после чего он начал мне отчаянно тянуть голову назад и мне приходилось усилием отсутствующих мышц шеи возвращать ее в исходное положение. Это вот я в шлеме.

Шею я за этот день подкачал знатно – болела с неделю еще после поездки. Второй минус – это броник, который, в свою очередь, весит порядка так 10 кг. Что не добавляет маневренности и легкости движений. Но выйти без всего этого в бокс нельзя по требованиям безопасности. Постоянно находятся вполне еще живые боеприпасы, которые могут рвануть.

После распределения боксов по номерам – начинается работа. Обычно сапер работает в одиночестве. В одной руке у него металлоискатель, в другой – лопата. Медленно, шаг за шагом, сапер идет по боксу. Бокс, в данном случае – это квадрат, который, в свою очередь размечен с помощью веревки на небольшие тропинки, которые сапер по очереди проверяет. Вот территория, которую предстояло разминировать.

Зеленое – это то, что уже разминировано. Все остальное только предстоит. Тропинка по ширине – ровно такая, насколько хватает у сапера размаха металлоискателя. На каждый сигнал, который подает металлоискатель, сапер обязан реагировать. Определив с помощью кнопки точного положения места, точку, где лежит металлический предмет, сапер откладывает в сторону металлоискатель и начинает копать. Предмет выкапывается и изучается. Если это боезапас – складывается в специальное место. Если любая другая железка – просто отбрасывается в сторону, где уже было проведено разминирование. Да, мусор, но у сапера нет задачи наводить порядок на территории – его задача, чтобы тут никто не подорвался. После того, как вся территория будет зачищена, сюда, наверное, приедут сотни уборщиков и все уберут (ха–ха). А пока этому всему придется полежать.

Дальше начинаются сложности и тонкости.

Тонкость первая. Металлоискатель хоть и показывает, где лежит металлический предмет, показывает это примерно. Радиус 20–30 сантиметров, в зависимости от размера. То есть копаться в поисках этого самого предмета можно довольно долго. Особенно если он небольших размеров, например, гильза. Поэтому приходится постоянно сверяться с тем, там ли ты копаешь – чем ты ближе к предмету, тем точнее, разумеется, показания прибора. Но ситуации, когда прибор показал, ты копнул, а предмет, в итоге, обнаружился чуть в стороне, когда ты уже выкопал знатную ямку – частая вещь.

Тонкость вторая. Металлоискатель реагирует на любой металл. То есть вот вообще. Включая фольгу. Пару рулонов которой, в общей сложности, я лично выкопал под руководством моего напарника Коли. То есть ты можешь шататься по своему боксу, у тебя будет каждый метр пищать прибор, ты будешь стоя на коленях на этом каждом метре копаться в земле, потратив на это дело ровно час и выкопав, из ценного, только обломок забора. Выматывает это просто невероятно, но другого варианта этой работы нет.

Тонкость третья. Она же сложность. Земля. Климат, сами понимаете, в Крыму весьма жаркий. А потому и земля очень сухая, плотная, поросшая всяческими сорняками с огромными корнями, копаться в которой невероятно тяжело. Там даже лопату тупо воткнуть в землю тяжело – не дают трава и корни. Тим со своим напарником нашли три пушечных ядра времен русско–турецкой войны. Так они каждое из этих ядер обкапывали минут по 20, настолько плотно они лежали в земле, что к ним было просто не подобраться.

Тонкость четвертая. Знай, что копаешь. Я раз 10 путал большие корни растений с осколками ядер и наоборот – они примерно одного цвета и разобрать нетренированному глазу что есть что довольно непросто. Один из выкопанных мной осколков был такого размера и веса, что стало страшно – достаточно представить, как десятки таких же осколков разлетелись во все стороны при разрыве снаряда и что было с человеком, в которого такой осколок попал.

Тонкость пятая. Детали. Например, если ты нашел гильзу, можешь смело рыть в этом месте дальше – обязательно найдешь еще 2–3 минимум, а то и больше. Работает все время. Так же, как и колючая проволока. Нашел в боксе обрывок – найдешь поблизости еще штуки три, а то и моток целиком. Это помогает, потому что ты уже знаешь, что искать.

Тонкость шестая, она же сложность вторая. Погода. Первые два – два с половиной часа все еще ничего. Да, шлем, да, броник, да, тяжелая земля с сорняками, фольга, проволока и ничего реально стоящего. Но жить можно. Часов с девяти, когда солнце уже вышло, начинается ужас. Вода с тебя течет ручьем, я никогда бы не подумал, что во мне ее столько. Работа идет в режиме «50 минут работаем, 10 минут перекур», но эти 50 минут кажутся вечностью, в то время, как 10 минут перекура заканчиваются за секунды.

Это мы, как раз, на перекуре. По нашим лицам, в принципе, все хорошо видно. У нас на шесть человек было с собой 15 литров воды со льдом. Вода закончилась к 10 часам. Пришлось идти еще за двумя пятилитровыми бутылями. Шлем тянет голову назад, броник натирает с непривычки – а ты продолжаешь копаться в земле в надежде, что в этот раз тебе попадется не пружина от рессор, а ну хоть какая–нибудь пулька. Тем более, что в соседних боксах дела обстоят по интереснее.

Женя, выпускник АГЗ, работавший в боксе рядом с нашими, в тот день откопал парочку лимонок, без запалов, но вполне себе с боезапасом. И если большая часть найденного обычно идет в домашнюю сувенирку или в музей «Лидера», то когда речь идет о боеприпасах способных боеприпасить, то их убирают под замок в оружейку, после чего, в специальный день, проводят уничтожение. Тим со своим партнером, как я уже сказал, нашел три больших и несколько ядер поменьше. Я был самый везучий на этом участке, мне попадались колючая проволка, обломки забора, железные орнаменты и прочий мусор. Пока, ближе к 10 часам утра, мне не улыбнулась удача. Я выкопал труп.

Ладно, это был дешевый ход. В смысле, труп я действительно выкопал, но это совсем не так драматично и интересно, как хотелось бы. Подходя к финальной точке очередного бокса, прибор показал металл. Начал копать. Выкопал кость. Большую такую, берцовую кость. Окей. Отбросили. Копаю дальше. Вторая кость. Не менее большая, не менее берцовая. Кости поменьше. Ребра пошли. Начинаем шутить – лошадь, наверное. На человеческие кости не похоже, для собаки – слишком большие. В костях все, сразу видно, специалисты. Парни из соседних боксов ржут – уберите саперов с кладбища. А прибор продолжает показывать металл. Продолжаю копать, выкапываю клык. Здоровый. Похоже, какой–то хищник. Хотя откуда там хищники в крепости? И, наконец, нахожу источник сигнала – круглую пулю из мушкета, которая лежала в костях. Очевидно этой пулей хозяина костей и завалили. Клык и пулю я забрал домой в качестве сувенира.

12:30 – работа завершается. Все находки, имеющие отношение к боеприпасам, грузятся в коробки и тащатся в Камаз. Туда же тащимся и мы. Мне так и не удалось выкопать что–то интереснее мушкетной пули и костей. Тим, впоследствии, пытался увезти в Москву пару ядер в багаже, чем знатно напугал СБ симферопольского аэропорта – то, что побольше пришлось оставить в аэропорту. По прибытии в лагерь – душ, обязательное медобследование, обед – и тихий час. Я не спал днем уже лет, наверное, 15. Но тут просто вырубился.

Тихий час заканчивается с громкой командой «подъем!». До конца дня, до отбоя, все предоставлены сами себе. Кто–то занимается спортом – в одном из углов лагеря стоят турник, штанга, гантельки и даже лапы с боксерскими перчатками. Можно устроить пробежку по территории крепости и это, кстати, отличный спорт – подъемы, спуски, морской воздух, красота. Кто–то читает. Кто–то общается с семьей по скайпу. В общем, все предоставлены сами себе. Мы с Тимом предпочли поехать на городской пляж в Керчь, посмотреть немного на сам город, выкупаться и, в конце концов, попить заслуженного пивка.

После возвращения в крепость, посидев в курилке, мы обнаружили, что у наших соседей по палатке нехваты. Другими словами, сильным мужским организмам не хватило ужина, чтобы набраться сил, в связи с чем в крепость приехала доставка, привезя полтора десятка пицц и колу. Мы были приглашены к трапезе, с удовольствием приглашение приняли, тем более что кола была, как вы понимаете, не просто кола. Там даже лимончик где–то нарыли.

Истории

За трапезой парни стали делиться своими историями. Зам по тылу рассказал историю своего выезда на крупное ЧС. Сначала он получил приказ собираться к выезду, а через 15 минут сообщение из дома о том, что его отца убили. Он отправился на ЧС, а прямо оттуда – хоронить отца. С каким сердцем и какими мыслями он работал – невозможно представить.

Многие из нашей палатки были ликвидаторами на Фукусиме. Там была своя история – самолет с МЧСовцами три дня простоял во Владивостоке, перелетев туда из Москвы и ожидая команды. МЧС не может ломануться в другую страну помогать разгребать последствия катастрофы без приглашения этой самой страны. К нашим спасателям в мире большое уважение, поэтому обращаются к ним за помощью часто, но Япония – это отдельный разговор. Закрытое консервативное общество. Да еще и атомная станция. То есть со своим уровнем секретности. Там, если помните, до последнего скрывали уровень опасности – он уже давно был запредельный, самый высокий, пока публике говорили, что уровень опасности средний и все под контролем.

Вопросы приезда спасателей на место ЧС в другой стране решает МИД. Именно они предлагают помощь, когда в этом есть необходимость. Дальше должно последовать официальное приглашение принимающей стороны, согласование деталей – какое оборудование, какой транспорт и тд, особенно когда речь касается спасателей военных. И только после этого можно приезжать.

Именно это согласование в случае с Фукусимой растянулось на несколько дней. МИД предложил японцам помощь. Японцы, подумав, согласились. Наши выслали список оборудования. Самолет из Москвы вылетел во Владивосток, чтобы до минимума сократить время между «да» от Японии и прибытием на место. После чего три дня стоял во Владике, ожидая согласования от Японии, которая сначала вообще передумала кого–либо звать, потом, когда стало хуже, решила все–таки звать, потом долго решала кого и тд. Все это время спасатели жили в самолете – их не расквартировывали, потому что они должны были быть готовы при отмашке тут же, не теряя времени, взлететь.

Вообще уровень подготовки и возможностей МЧС удивил. Например, один правильно подготовленный и загруженный Камаз, выехавший на место ЧС, способен полностью автономно обеспечить группу спасателей в 20 человек на 10 дней всем необходимым. Питание, вода, энергия, палатки – всем. То есть люди приезжают на Камазе на ЧС, разбивают лагерь (время развертывания – 30 минут, я наблюдал за тренировкой) и могут приступать к работе. Это сделано для того, чтобы дистанцироваться от любых местных властей и никоим образом от них не зависеть. Все должно быть готово, все свое, все под рукой. Уровнем подготовки удивились египтяне, которые, после катастрофы на Синае собирались приостановить поисковые работы – не успели привезти генераторы необходимой мощности, чтобы осветить территорию ночью. Прилетел «Лидер», приехало два Камаза, поставили мощные прожекторы, запитали от своих же генераторов и пошли работать.

Рассказывали о слегка переоцененной роли робототехники. Она помогает, особенно когда речь идет об операциях, которые могут угрожать жизни спасателя, но в целом лучше, чем человек, на ЧС не работает никакой робот. Каждая ситуация, впрочем, уникальна. Сами спасатели любят повторять – похожих ЧС не бывает. Во время ликвидации аварии в Арзамас–16 – там произошла нештатная ситуация с выходом потока нейтронного излучения – действовать мог только робот. Излучение было столь сильным, что никакая защита бы не помогла. Гарантированно смертельная доза радиации, лучевая и добрый вечер. Доказано оператором, который случайно запустил эту реакцию, попытался вручную ее остановить, но только адово облучился и спустя двое суток умер.

Привезли двух роботов – наш «кузнечик» и западный Hobo. Запустили внутрь. Hobo прошел 5 метров и умер – ослеп. Вытащить его оттуда уже нельзя – непонятно, как управлять. Дополнительная сложность была в том, что в помещении, где случилась авария, находились контейнеры с плутонием, которые извлечь нужно было, по понятным причинам, в первую очередь. В результате пришлось управлять полувслепую, с помощью одной камеры, предварительно отрепетировав все действия в специально восстановленной схожей комнате. Вся операция заняла 23 минуты. Плутоний эвакуировали за 11 минут.

Интересно отношение граждан нашей страны к спасателям. Его особенно ярко характеризует история, рассказанная парнями про наводнение в Крымске. Там, если помните, была феерия с оповещением, многие тупо не знали, что их вот–вот смоет. Но были и те, кто знал. Более того – знал, что за ними должны прибыть спасатели МЧС. А еще знал, что каждому пострадавшему при наводнении, полагается специальный паек. И эти люди НАМЕРЕННО остались дома, зная о наводнении, чтобы дождаться спасателей и забрать свой паек. Да еще с вопросами «а где сгущенка, я знаю, что она должна быть в пайке, а ее тут нет» Ведь если эвакуировался сам – тебе полагается компенсация, с ремонтом помогут (наверное), но без пайка. А тут вон как. Сидят люди на крыше, ждут паек.

Жадность и тупость людей вообще нельзя недооценивать. Не только русских – любых. Во время наводнения в Сербии, на ликвидации последствий которого тоже был «Лидер», сербы питали особые чувства к своим лодкам. Один дурак увидел, как его лодку затягивает сильнейшим потоком воды под мост. Поток, при этом, высоты – четко под перекрытие, даже захлестывает слегка. Ясно было, что деревянный ялик разъебет о каменный мост в лоскуты и хозяину стало жалко. Он спрыгнул с дерева в воду, чтобы схватить за веревку ялик, отплыть с ним к своему дереву, привязать и ждать помощи дальше. Разумеется, в этом плане пошло не так абсолютно все, что могло пойти не так – под мост начало тащить уже самого серба. Наблюдавшие за этим ужасом со своей лодки спасатели–водолазы, прибывшие, чтобы снять этого серба с дерева, прыгнули в воду, чтобы спасти доброго хозяина.

Лодку ударило о мост, она разлетелась, хозяина успели вытащить из потока и обмотать вокруг дерева, а вот из двух спасателей вырваться из течения удалось лишь одному. Второго поток затянул под мост. Избежать удара в начале ему удалось, поднырнув, но дальше у него никакого контроля уже не было. И здесь про него говорят, что он родился трижды в рубашке. Первый раз – когда вода ударила его головой об опору моста. Потому что удар случился по касательной и он не потерял сознание. Второй раз – когда в самый подходящий момент у него не сработал жилет. Жилет у военных спасателей (а может и у всех дайверов, я не знаю) имеет систему поддува, которая помогает подниматься наверх. Когда спасатели прыгали в воду за сербом у них жилеты были надуты до упора, потому что была задача держаться на поверхности и держать на ней еще одного идиота. Когда спасателя затянуло под мост, жилет из помощника превратился во врага – он бы поднял спасателя к перекрытию, прижал бы, не давая поднырнуть и человек банально захлебнулся бы потоками воды. Но с жилетом что–то пошло не так, что позволило спасателю остаться под водой. И третья «рубашка» спасателя – когда потоком его не вышвырнуло на камни, которые были с другой стороны моста – пронесло мимо.

Еще одна история про внимательных хозяев не столь напряженная – там просто серб, сидевший на дереве, отказывался пересаживаться к спасателям в лодку, пока они не согласятся взять с собой его плавучее средство, на котором он до дерева и добрался. Тоже деревянная лодка, маневрировать с которой в ходе наводнения – так себе история. Какими–то невероятными усилиями уговорили его сесть, мол, никуда твоя лодка не денется. Так и случилось – через неделю лодка висела на дереве, на высоте метров трех, привязанная практически к его вершине.

Нам довелось поработать вместе со спасателями первого и международного класса. А это очень крутой уровень, поскольку к таким спасателям предъявляются высочайшие требования. Международник должен, например, владеть минимум одним иностранным языком, иметь высшее техническое или медицинское образование и пройти международные курсы спасателей. При этом к нему предъявляются все те же требования, что предъявляются к спасателям первого класса. А это – работать спасателем не менее шести лет, владеть не менее, чем тремя спасательными специальностями (сапер, врач, газоспасатель, пожарный, кинолог, спасатель воздушного транспорта, механик и тд), обладать навыками командирской подготовки, многократно участвовать в ликвидации ЧС и еще с десяток пунктов. То есть мы работали реально с самыми крутыми спасателями страны. А может и не только страны.

В начале я упомянул о том, что есть второй ответ на вопрос – как спасатели справляются с рабочим стрессом. Этот ответ, правда, больше касается «Лидера», как в остальных подразделениях – я не знаю. Но именно там, в лагере, я понял, что для них для всех эта работа – она и есть борьба со стрессом. Они – военные, многие прошли горячие точки. Армия – это их жизнь и к другой жизни, обычной, в силу тех или иных обстоятельств они приспособлены гораздо хуже. А здесь они остаются внутри военного подразделения, на обеспечении, с хорошей, в общем–то, зарплатой. Если брать в целом по стране. Здесь все так же, как было тогда, когда они служили. Та же дисциплина, тот же график, те же правила. Они там дома. В то время, как обычная жизнь, необходимость искать в ней себя, была бы для них, мне кажется, куда большим стрессом.

Находки

Вот несколько фотографий трофеев, которые были найдены в крепости.

Под водой

Следующее утро – вторая часть марлезонского балета. Те же 5 утра, тот же подъем на «УТРЕНН ФИЗИЧ ЗАРЯД», те же завтрак–медобследование–погрузка. Только мы в этот раз грузимся на микроавтобус и квадроцикл и отправляемся в акваторию – будем пробовать что–нибудь найти под водой.

Здесь необходимо сделать очередную ремарку. Мои способности к плаванию находятся примерно на том же уровне эффективности, что и способности утюга. То есть, плыть–то я могу, но сравнительно недолго. Виной тому мое детство, в котором ни родители, ни старший брат решили не тратить особо время, чтобы научить меня плавать. В связи с чем все мои потуги на воде – это попытки повторить то, что я видел на телеэкране с нарушением всех возможных техник. Видели в сериале «Друзья», как Фиби бегает? Вот это примерно я в воде. Нырять так, чтобы первым в воде оказывались не жопа или пузо, а руки, я научился только год назад. С помощью, кстати, Тима.

Разумеется, это автоматически означает, что я даже с маской никогда не плавал, не говоря о дайвинге любого типа. Я был бы отличным учеником Запольского – утонул бы в первый же день и тогда бы его уже точно посадили, чтобы не тратить на него полоний. В общем, я нервничал. Тимофей, в свою очередь, излучал спокойствие – несколько лет занятий плаванием в спортшколе давали ему полную уверенность в своих силах. Хотя, как сказал потом инструктор, уметь плавать в этом деле – не главное. Так или иначе, Тимофей полез в воду первым.

Здесь стоит сказать о коварстве крымской погоды. Все у этой сволочи наоборот. Когда мы копались в земле, солнце жарило немилосердно. Но когда мы спустились к морю – разумеется, пошел дождик при поддержке весьма сильного ветра, что несколько лишило нас комфорта при погружении. Зато приблизило к тем условиям, в которых работают реальные водолазы во время ЧС. А в условиях этих под водой не видно, ровным счетом, ни хера.

Нашими инструкторами выступили Близнецы – два брата, оба спасатели, оба водолазы по первой специальности, саперы по второй и еще с пяток других, включая десантирование в нужную точку с воздуха. Оба принимали участие в подъеме со дна Истринского водохранилища тел погибших в результате столкновения самолета и вертолета, где погибла целая семья из–за одного мудака, севшего пьяным за штурвал. Сложность работы там заключалась в том, что дно у водохранилища илистое, что серьезно ухудшает видимость, а в вечерних и ночных условиях сводит ее практически до нуля. Именно этим руководствовались областные водолазы, которые отказались лезть в воду вечером, сразу после катастрофы. То, что выживших не было – было известно на 99,9 процента, а трупы можно и утром достать. Однако, повторюсь, дно илистое. Плюс течение. За ночь тела могло отнести в сторону, они могли уйти в ил — и тогда можно вообще ничего и никого не найти. Именно братья, не дожидаясь утра, вечером полезли в водохранилище и уже ночью, по сути наощупь, достали из воды всех погибших и большую часть обломков самолета и вертолета.

В разборе последствий на Саяно–Шушенской ГЭС братья не участвовали, однако происходившее там сейчас является одним из учебных курсов для спасателей. В воду тогда, в результате аварии, попало большое количество технических жидкостей, которые образовали на поверхности воды пленку, а саму воду превратили в эмульсию. Мало того, что в этой жиже не видно вообще ни черта, ты словно плывешь через пленку, так еще и костюмы того периода оказались чувствительными к этой смеси – практически все пришли в негодность после ликвидации аварии, местами их просто разъело. После аварии на ГЭС сильно изменились требования к водолазному спасательному оборудованию.

Керченская акватория с точки зрения гражданского разминирования – это настоящий клад. Что советские войска, что немецкие, в ходе Второй Мировой, поочередно отступая, сбрасывали в воду боеприпасы целыми ящиками, чтобы они не достались врагу. Это не считая десятков неразорвавшихся авиационных мин, подводных мин, тех же ядер, снарядов времен первой мировой и там еще по мелочи. Акваторию несколько раз пытались чистить, но через пень–колоду. Строительство же моста заставило подойти к очистке максимально серьезно – ее чистят второй год и боеприпасы все не заканчиваются. Собственно, вот он и мост. Пока технический.

Поскольку для нас это было учебное погружение (а для одного из нас и вовсе первое в жизни), мы погружались уже в том районе, который был практически очищен. Оставалась не до конца исследованной территория по ту сторону технического моста, но там погружение уже идет на десятки метров, а тут на трех бы по дну научиться шарить.

В общем, господа дайверы, скажу я вам – страшно мне было усрачки. Я не очень боюсь самой смерти, я куда больше боюсь тех ощущений, которыми она сопровождается. И в моем личном списке ощущение «утонуть» находится в группе самых страшных. Поэтому первые несколько раз, когда я опускался под воду, у меня начиналась реальная паника – мне казалось, что мне не хватает воздуха, что вода уже стучит у меня в ушах и все, вызывайте катафалк. Где–то с шестого раза я разобрался, как надо дышать в этой маске, а с восьмого я уже весьма активно ползал по дну, копаясь в ракушках.

Конечно, эта работа тоже не для слабонервных. Представлять себя искателем сокровищ, доставая из воды ящики снарядов – еще ничего, увлекательно в какой–то степени. Парни даже устраивают между собой импровизированные соревнования. Но для водолазов–спасателей подобная работа — редкость, большую часть времени в мутной воде ты ищешь мертвые тела. У меня есть подозрение, что обнаружив на дне утонувшего человека, я бы, от нервного потрясения, остался бы рядом с ним. Вместе с маской, жилетом, грузами и баллонами. Братья подтвердили, что это, действительно, одна из самых тяжелых вещей, которые им приходилось делать – поднимать со дна утонувших детей. Как это было на Истринском водохранилище и как это было после катастрофы с «Булгарией».

При такой работе случается, конечно, что спасателям рвет крышу. Для борьбы со стрессом почти все сорвавшиеся выбирают алкоголь и тут очень многое зависит от того, насколько далеко для человека все зашло. Поскольку в тех постоянно стрессовых условиях, в которых спасатели работают, рассчитывать на человека с раненой психикой – нельзя. Это все прекрасно понимают. И все, опять же, прекрасно понимают, что это шаг к увольнению и потере работы. Поэтому случаи срывов хоть и бывают, но весьма редки – люди здесь дорожат своей работой и статусом.

Детали нахождения под водой для спасателей–водолазов, я полагаю, мало отличаются от деталей нахождения под водой дайверов. Наверное, есть различия в масках и баллонах, но все остальное работает ровно так же, поэтому описывать это в красках смысла, наверное, нет. В целом же водолаз–спасатель при погружении выглядит вот так. Только подкачен лучше.

Отпогружавшись и отлазив необходимое время по дну (все уже найдено до нас, так что вхолостую) мы вернулись в лагерь, ополоснулись и отправились в город. Отъезд в Симферополь назначен на 3 часа дня и у нас есть время пошататься по городу и его центральной пешеходной улице. Это, надо сказать, весьма странное чувство – припереться в город с осознанием, что ты встал уже черт знает когда, успел полазить по дну, переделать кучу других вещей, твой рабочий день уже закончен – а время только 10 утра и тут еще даже не проснулся толком никто. Но две сомнительные рожи, вошедшие в ресторан и попросившие в 10 утра по литру пива для разминки никого особо не удивили. Видимо, в порядке вещей. На закусь мы взяли рыбную тарелку на двоих, которая при ближайшем рассмотрении оказалась тарелкой вполне себе на четверых. Несмотря на все наши усилия, сожрать ее целиком мы так и не смогли. Нам пришел на помощь какой–то местный и весьма наглый кот, которому мы скормили некоторую часть рыбы. Но даже он уже обожрался, а рыба все не кончалась.

Свободное время

Что надо делать в полдень в Керчи, когда еще впереди полдня, а ты уже в знатное говно, да еще обожравшийся рыбой? Разумеется, пойти в соседний бар и накатить еще по паре крепких коктейлей. За спасателей. Бар оказался вполне себе хипстерским, а коктейли – вполне себе отличными. На маршрутку в крепость мы шли зигзагами. Тут вот еще нашлось фото меня (и пальца Тимофея) у стен этого самого бара.

И тут мы осознали второе коварство крымской погоды. Дело в том, что от конечной остановки маршрутки до лагеря, в котором мы жили – еще примерно 2–2,5 километра пешком. На пути к пиву мы преодолели их весьма бодро, а вот дорога обратно грозила стать мучительной. Все–таки, час дня и самый пик жары. Это действительно оказалось непросто, зато обнаружился профит – пока мы дошли до лагеря мы начисто протрезвели. Командование ничего не заподозрило.

Одновременно с нами вернулись со своих боксов саперы. Коля, по закону подлости, именно в этот день вырыл авиационную бомбу времен второй мировой. И успел запереть ее в оружейку. Нам же уже пора было рвать на автобус до аэропорта.

Местный междугородний автобус – это отдельная история. Идеальная иллюстрация советского общества, сохранившаяся в Крыму. В Москве это уже не так заметно, а здесь мы попали в сиквел к фильму «Гараж», в котором имелись все доступные характеры.

Характеры

Характер водителя. Он здесь царь и бог. Вообще–то места в этих автобусах – только сидячие, которые продаются на вокзалах. Вообще–то. Там мы и купили свои. А чтобы в автобусе не оказалось лишних – перед отправлением входит контролер и проверяет билеты. Но. Автобус выезжает с автобусной станции, проезжает 50 метров и останавливается. Там, на импровизированной остановке, его ждут коррупционеры – заплатив 100 рублей водителю вместо 200 в кассу, они набивают автобус под завязку и стоя едут до своего места назначения.

Характер комсомольского работника. Такой, знаете, активист. Сидел четко сзади нас. Руководил всей жизнью автобуса. Кому куда сесть, кому куда встать, кому закрыть окно, кому открыть окно. Был заботлив до раздражения. Принес с собой четыре беляша и перед тем, как их съесть, опросил весь автобус – не будут ли они против, если он все–таки позволит себе эти беляши скушать? Неизменно и каждый раз сопровождая этот вопрос пространным объяснением, почему скушать их необходимо именно сейчас.
Потому что он не кушал с утра, а время три, а тут диабет, а жена купила, но я их не люблю, но больше ничего нет, так бы я не ел, а тут прямо надо поесть, вы точно не против, потому что я могу не есть, конечно, но очень надо поесть, поэтому я и спрашиваю.

Путешественник. Прекрасный характер. Вошел в автобус в группе коррупционеров. Пах перегаром и долго икал. Полдороги до Феодосии проспал, сидя на полу и уткнувшись носом мне в ногу. Приехав в Феодосию, вышел покурить со словами «не волнуйтесь, я с вами поеду до самого конца» — и не вернулся. Вероятно, нашел тот самый конец.

Борец за справедливость. Мой любимый характер. Женщина вошла в Феодосии вместе со взрослой дочкой и внуком лет пяти. Сели втроем на самое заднее место, где было свободно и можно было сидеть втроем. Остальные места были скомпонованы по два. Затем долго сверяла билеты и обнаружила, что то, где они сели – это не их места. Пошла сгонять со своих. В автобусе началось броуновское движение – все, разумеется, сидели как попало и как удобно, а не как было в билетах. Плюс процентов 30 пассажиров вообще не должно было быть в автобусе. На шухер пришел водитель, а за ним контролер, при виде которого водитель побелел и начал что–то объяснять про «его личные два места», на которые он кого–то посадил, поэтому у них нет билетов. А все остальные я вообще не знаю откуда. Закончилось все классическим финалом «назло бабушке отморожу уши». Реальные места семейства оказались в разных концах автобуса и вместо того, чтобы сидеть втроем они всю дорогу сидели вдали друг от друга, бегая по автобусу туда обратно за пирожками–компотом–печеньками, а то «Коленька проголодался».

Ну и, конечно, «Горячо–холодно». Вечная борьба между добром и злом, между светом и тенью, между открытым окном и закрытым окном в автобусе без кондиционера. С момента выезда и все 5 часов до прибытия в аэропорт. Одни, конечно, в секунду простужались, другие моментально теряли сознание от теплового удара.

В аэропорту мы сдали ядра, которые не пропустили, прослушали сообщение о том, что задерживается очередной рейс ВИМ–Авиа (насколько я знаю, еще ни один по расписанию не вылетел), откушали пива и взлетели на своем зеленом S7, получив необычный опыт, набрав горку воспоминаний и историй о том, что такое – быть спасателем. Которые я и пересказал.

сентябрь 2016